Читаем без скачивания Импортный свидетель [Сборник] - Кирилл Павлов

Войтецкий долго изучал все, что было написано в досье про матроса, потом, видимо удовлетворившись, попросил по-русски:

— Мне надо вас посмотреть.

— Перебьешься, фашистская морда, — внятно и злобно сказал матрос.

Войтецкий покраснел.

Двое охранников принялись сдирать с матроса его одежду. Он легко бросил обоих на пол. Пришло подкрепление — еще шестеро. Матроса повалили.

— Мы держим его, герр профессор.

Невесть как оказавшейся в лаборатории монтажной автомобильной лопаткой они разомкнули матросу ставшие стальными челюсти.

Войтецкий буквально влил в него стакан с мутантами.

— Подержите его немного, мутанты впитываются в кровь как спирт, через пять-десять минут они завладеют его мозгом.

Но мутанты завладели мозгом матроса значительно раньше.

Страшно было смотреть на этого громилу, который только что был агрессивен и готов был разорвать пеленавших его охранников.

Теперь он превратился в безвольное наивное существо, был мгновенно приручен. Вендт смотрел на это, как на чудо. Охранники все еще стояли наготове и тоже не верили своим глазам, они представляли все как сцену, которую матрос мог в любую секунду прекратить играть, и тогда им снова пришлось бы его пеленать.

Но матрос «играть» не перестал. Со слезами умиления глядя на своих палачей, он шептал что-то и искательно глядел им в глаза.

— Это надолго с ним? — понизив голос, спросил Вендт.

— Не знаю, — ответил Войтецкий, — полагаю, что навсегда. Ведь, войдя в химическую реакцию, клетки его мозга перестроились.

Воцарилось молчание.

Охранники удалились.

Вендт также откланялся. Матрос вопросительно посмотрел на Войтецкого. Войтецкий показал глазами на дверь. Там матроса уже ждали и по приказанию Мильнера доставили к нему в кабинет.

Через полчаса из кабинета Мильнера раздался выстрел, потом еще один и послышался гневный голос: «Уберите эту падаль».

Вошедшие охранники вынесли труп матроса.

Мильнер убил его. Почему это произошло, никто не понял, но Мильнер остался очень недоволен экспериментом.

— А разве нельзя сделать из них скотов? — откровенно спросил он Мирослава.

Войтецкий промолчал. Он понял, что его работа никому не нужна и он никому не нужен, нужны рабы… Он их рейху поставить не может и не хочет.

Черновую работу — очистку стоков металлургического производства — способны выполнять две культуры микробов, выведенные учеными Новокузнецкого института усовершенствования врачей.

Они действуют даже в наиболее губительных для живых организмов роданистых соединениях. Творческий договор металлургов с медиками, по которому выполнена работа, предусматривает создание на коксохимическом производстве замкнутого оборотного цикла использования речной воды.

10

— Я отказываюсь вам помогать, вы — негодяй, — заявил утром Войтецкому Вендт.

Вендт еще вчера вечером проиграл эту сценку и теперь наслаждался вытянувшимся лицом Войтецкого. Однако Войтецкий думал недолго и ответил:

— А я и не прошу вашей помощи. Вы помогите лучше себе выжить.

Несмотря на нелепость заявления Войтецкого, слова эти произвели на Вендта неприятное впечатление. Он не знал еще, что Войтецкий уже продумал устройство капсулы, способное под давлением выбрасывать в атмосферу струю мутантов, — так называемый сифон, или дезодорант. На всякий случай ничего подозрительного не пил, опасался, что Войтецкий может положить что-нибудь вроде своих мутантов в кисель и т. п.

Войтецкому идея перестроить мозг служителей базы пришла в голову на несколько часов позже, чем Вендту, и последний уже успел не только доложить об этом своему патрону, но и выработать план, по которому Войтецкий должен погибнуть тотчас же после того, как подготовленные им препараты уйдут в Центр для доработки и дальнейшего изучения.

Профессор Сорбонны, «садовник» из соседнего коттеджа, готов был стать преемником Войтецкого, но только в том, конечно, случае, если Войтецкий объяснит ему открытие и скрываемые им тайны жизни. А Войтецкий делать это не собирался. И не нашлось ни одного человека, который бы рискнул заставить самого Войтецкого выпить им же созданную сыворотку и сделать тем самым его податливым к любым приказам, не повредив его способности к размышлению.

Кстати, Войтецкий очень боялся сам этого, но именно потому, что был убежден: его творческими потенциями движет негативное восприятие мира, а если оно исчезнет, то исчезнет тем самым и производное — творчество. А без творчества его ликвидируют как ненужный хлам. Этого Войтецкий боялся больше всего.

Соотношение сил на острове становилось странным: часто побеждал Войтецкий, но не своими действиями, а тем, что на запрос о возможности ликвидации Войтец-кого приходил неизменный циркуляр: «Оставить впредь до особого распоряжения». Это бесило Мильнера. Он начинал понимать, что в случае, если такой приказ наконец прибудет, его как свидетеля создания сверхсекретных боеприпасов также ликвидируют.

Обстановка на острове стала взрывоопасной.

От всего этого с Войтецким случилось нечто вроде психического расстройства.

День, когда его приводили в порядок, был для базы безумием. Все повально перестали есть и пить, боясь превратиться, как им казалось, в обезьян, не понимая, что они уже были обезьянами, а превратиться в людей им еще предстояло.

Работать Войтецкий отказывался наотрез и требовал устроить ему свидание с женой и дочерью.

Впрочем, интуитивно опасаясь, фрау Тильда не взяла дочь с собой на встречу. Да и девочка, почти не зная в жизни отца, совсем не тянулась к нему.

И в изощренной голове Вендта созрел план — легко выполнимый и унизительный.

В ответ на мятеж ученого руководители базы решили ответить мятежом чувств. Они создали ситуацию, при которой Войтецкому ничего не оставалось, как заподозрить в измене свою жену. Мильнер был чрезвычайно доволен: Вендт, как всегда, «держал позицию друга Мирека» и всячески убеждал его, что это не так, и, естественно, тем больше убеждался сам Войтецкий, что его супруга — предательница, и всерьез подумывал, как бы уничтожить ее и себя.

К счастью, в это время на базу пришла совершенно секретная радиограмма, предписывавшая немедленную передислокацию всего Центра.

Был зафрахтован пароход, который, по данным ко-насамента, свой фрахт должен был завершить в Соединенных Штатах. Груз решено было держать в верхних каютах, категорически оберегая его от любых случайностей. На этом же пароходе необходимо было эвакуировать часть наиболее ценного оборудования, которое должен отобрать и привести в мобилизационный вид Мирослав Войтецкий. Однако Мирослав капризничал и не желал свертывать оборудование, необходимое в дальнейшей работе. Психическое состояние его вообще было таково, что даже общаться с ним стало невозможно. И Мильнер принял решение: на двое суток оставить Вой-тецкого под надзором жены, после чего, по его мнению, должно было наступить улучшение состояния Войтецко-го, и далее все уже пойдет по инструкции.

Но получилось иначе. Войтецкий, которому необходимо было лишь одиночество, не принял жену, которая по разработанному Мильнером плану доставила ему „массу неприятностей, дав повод не доверять ей.

Двое суток, которые Мильнер дал им на семейное счастье и поправку здоровья, не принесли ожидаемых результатов, и Войтецкий через два дня показался Мильнеру еще более больным, насупленным и неконтактным.

— Я хотел просить вас заняться делом, через месяц вам докладывать командованию, как у вас продвинулась работа. Для этого мы и должны вывезти созданные вами чудеса и продемонстрировать все это там, — Мильнер сделал неопределенный жест рукой.

Как это ни странно, но именно слово «чудеса» вдруг вылечило Войтецкого. Не лишенный тщеславия, он развеселился. И вдруг стал работать. Фрау Гильду он при этом не замечал, ей доставались только какие-то крохи его внимания в конце очень насыщенного творчеством дня. Войтецкий уже не помышлял о мятеже, хотя, может быть, в глубине души и таил план, еще более изощренный.

Два самолета были направлены в Европу, в одном из них летела фрау Тильда.

Времени оставалось мало. Эвакуация была назначена через неделю, а через пять дней к базе пришвартовался пароход, призванный увезти на своем борту страшный груз и некоторых людей, которые еще могут пригодиться рейху. Что будет с остальными — тщательно скрывалось, но наиболее прозорливые не могли не видеть, что на пароход все не поместятся.

В день эвакуации Мильнер вскрыл сверхсекретный пакет. В пакете, как он и предполагал, содержался список сотрудников, подлежавших эвакуации, а остальных предписывалось оставить здесь вплоть до нового особого распоряжения.